Фрагмент повести:
Вера Николаевна вернулась домой поздно вечером и была рада, что не
застала дома ни мужа, ни брата.
Зато ее дожидалась пианистка Женни Рейтер, и, взволнованная тем, что
она видела и слышала, Вера кинулась к ней и, целуя ее прекрасные большие
руки, закричала:
- Женни, милая, прошу тебя, сыграй для меня что-нибудь, - и сейчас же
вышла из комнаты в цветник и села на скамейку.
Она почти ни одной секунды не сомневалась в том, что Женни сыграет то
самое место из Второй сонаты, о котором просил этот мертвец с смешной
фамилией Желтков.
Так оно и было. Она узнала с первых аккордов это исключительное,
единственное по глубине произведение. И душа ее как будто бы раздвоилась.
Она единовременно думала о том, что мимо нее прошла большая любовь,
которая повторяется только один раз в тысячу лет. Вспомнила слова генерала
Аносова и спросила себя: почему этот человек заставил ее слушать именно
это бетховенское произведение, и еще против ее желания? И в уме ее
слагались слова. Они так совпадали в ее мысли с музыкой, что это были как
будто бы куплеты, которые кончались словами: "Да святится имя Твое".
"Вот сейчас я вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и
радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни
упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я перед тобою - одна молитва: "Да
святится имя Твое".
Да, я предвижу страдание, кровь и смерть. И думаю, что трудно
расстаться телу с душой, но. Прекрасная, хвала тебе, страстная хвала и
тихая любовь. "Да святится имя Твое".
Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой
грустью, тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания. Но
я не причиню тебе горя. Я ухожу один, молча, так угодно было Богу и
судьбе. "Да святится имя Твое".
В предсмертный печальный час я молюсь только тебе. Жизнь могла бы быть
прекрасной и для меня. Не ропщи, бедное сердце, не ропщи. В душе я
призываю смерть, но в сердце полон хвалы тебе: "Да святится имя Твое".
Ты, ты и люди, которые окружали тебя, все вы не знаете, как ты была
прекрасна. Бьют часы. Время. И, умирая, я в скорбный час расставания с
жизнью все-таки пою - слава Тебе.
Вот она идет, все усмиряющая смерть, а я говорю - слава Тебе!.."
Княгиня Вера обняла ствол акации, прижалась к нему и плакала. Дерево
мягко сотрясалось. Налетел легкий ветер и, точно сочувствуя ей, зашелестел
листьями. Острее запахли звезды табака... И в это время удивительная
музыка, будто бы подчиняясь ее горю, продолжала:
"Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь?
Ты ведь моя единая и последняя любовь. Успокойся, я с тобой. Подумай обо
мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно
мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я чувствую
твои слезы. Успокойся. Мне спать так сладко, сладко, сладко".
Женни Рейтер вышла из комнаты, уже кончив играть, и увидала княгиню
Веру, сидящую на скамейке всю в слезах.
- Что с тобой? - спросила пианистка.
Вера, с глазами, блестящими от слез, беспокойно, взволнованно стала
целовать ей лицо, губы, глаза и говорила:
- Нет, нет, - он меня простил теперь. Все хорошо.